Бескомпромиссный электроник

«Судьба неизбежнее, чем случайность.

Судьба заключена в характере.»

Акутагава Рюноскэ

Бывают люди, как Марианская впадина, сколько ни заглядывай, а дна не увидать. Именно такое впечатление сложилось у меня после двух встреч с этим человеком. Первое знакомство произошло в сети, когда я прочла откровенный пост-прощание, где Игорь Иванов – основатель и руководитель кафедры информационных технологий БГТУ им. Шухова – объяснял свое решение не продлевать контракт с вузом. Решение непростое и весьма нетипичное, если учесть, что в «Технологе» служат преподаватели, которым за 80 лет. Да еще и кафедра передовая, обеспечивающая обещанный президентом рывок в прекрасное будущее цифровой экономики. Тут бы трудиться и радоваться, тем более, что Иванов так любит свою работу. Но со свойственной ему обстоятельностью он четко, по пунктам объяснил причины своего ухода. Не могу удержаться и привожу эти аргументы с незначительными сокращениями.

1. «Залог развития – демократия». Я демократ и считаю, что власть должна меняться. Всегда и регулярно. Когда руководитель сидит 16 лет в своем кресле – это абсурд, ненормально, и застой неизбежен. Опыта уже никак не прибавляется, а усталость накапливается, креатив уходит, глаз замыливается. Всегда. У себя я этого не наблюдаю, что еще раз подтверждает, что объективность самооценки снижается. Власть надо менять, даже если кажется, что сменщик слабее. Ничего, он-то силы наберет, а ты будешь только слабеть. И это всеобщий закон.

2. «Маразм крепчает». Работать в системе победившего бессмысленного бюрократизма стало некомфортно. Обучение студентов вытесняется составлением бумажек. Критерием качества работы зав. кафедрой является вал никому не нужных «научных» статей, наличие тонн бестолковых бумаг и низкий процент отчислений. Не волнует, что твоя продукция пользуется спросом и у абитуриентов, и у работодателей. Не учитывается, что у твоих выпускников зарплаты в полтора раза выше, чем в других вузах города по родственным специальностям. Не принимается во внимание, что бизнес верит в тебя, с удовольствием дает деньги на стипендии студентам и премии преподавателям. Конечно, я понимаю, что основная масса бюрократической дури идет из правительства, но и ректорат отнюдь не демпфирует этот поток, а то и усугубляет. В общем, здравый смысл ушел из системы образования. А тратить жизнь на преодоление бюрократических рогаток не хочется.

3. «Блат цветет». Престижность профессии и неплохой уровень подготовки, который мы стараемся держать, имеют и обратную сторону. Авторитетные родители направляют к нам учиться своих деточек, а когда у последних неизбежно возникают трудности, начинают решать их вопросы по привычке – административным наездом через друзей, знакомых, начальников. Я от этого зверею, потому что не понимаю, почему нас унижают. Мы работаем честно и вправе ожидать такой же честности от студентов и их родителей. Я не прогибался, терял друзей, раздражал руководителей (хотя они по большей части с пониманием относились к моему пунктику), но терпеть такие наезды не просто. Это, пожалуй, самое неприятное в моей работе.

4. «ИТ – это молодость мира». Нельзя до пенсии возглавлять кафедру самых передовых технологий. Не успеешь отследить самые свежие тенденции, разобраться и погрузиться в новации. Это вообще-то самый слабый аргумент из всех. Пока еще я вполне в тренде (опять завышенная самооценка) и могу поучить многих молодых тому, куда идут ИТ. Но с возрастом неизбежно станет труднее поддерживать ИТ-форму. ИТ должна двигать молодежь.

5. «Жизнь короткая, зараза». Если остаться на месте завкафа еще на 5 лет, то можно уже больше ничего не успеть. А так хочется попробовать что-то еще. Что? Не решил. Может, какое-нибудь экстремальное преподавание, например, за границей. Может, замутить какой-то независимый от государства образовательный проект. Может, сделать какой-то совершенно необычный учебник (есть одна идея). Может, наконец-то дописать и защитить докторскую диссертацию (вообще пока не интересно, разве от полного безделья). А может сходить еще раз в политику?

Надеюсь, что с кафедрой будет все в порядке, насколько это возможно с учетом п.2 и 3. Во всяком случае, я буду содействовать ее развитию, для меня этот кусок жизни очень дорог. А пока – отпуск!

***

Я перечитала этот текст несколько раз и не могла поверить, что это пишет преподаватель с 30-летним стажем. На одном месте. Это выбивалось из всех привычных шаблонов, когда внутренняя цензура настолько сильна, что наружу вырывается только тщательно выхолощенное и одобренное цензурой внешней. Я попросила о встрече. Договорились встретиться на кафедре. Я волновалась, как абитуриентка. Не решилась включить диктофон. Впечатление было сильным, но ощущение недоговоренности сильнее. И я попросила о встрече снова. Тут я уже включила запись, чтобы ничего не упустить. Но как можно постичь необъятное? Да и пересказать своими словами пройденный путь этого бескомпромиссного электроника я не решилась. А потому передаю нашу беседу монологами Игоря Иванова.

Давным-давно,

когда по земле еще ходили бронтозавры, компьютеры весили десятки тонн, занимали громадные помещения и обслуживались бригадами из двадцати человек, которые назывались «электрониками». Эти люди в основном паяли, меняли лампы и микросхемы, на самом глубоком уровне представляли, как работает компьютер. А уж такие пустяки, как написать программу, которая преобразует сигналы для управления различными устройствами, для электроника не составляло труда. Потому что самой главной проблемой тогда была слабая надежность аппаратной части.

Потом компьютеры стали более надежными и на первые роли вышли программисты. Но с упором на математику, потому что важнее было поставить задачу, чем ее закодировать. Сегодня эта профессия пошла дальше. Теперь само программирование осталось только в крупных проектах, в решениях уникальных задач. Сейчас функция айтишника сведена к анализу деятельности предприятия, а затем он, как из деталей лего, собирает воедино информационную систему – приобретает и устанавливает необходимые программы, протягивает сети, подключает и синхронизирует работу аппаратуры. При этом он должен понимать роль человеческого фактора.

То есть область программирования относительно сужается, отдавая все большую долю системе интеграции. Востребованы прикладные решения, направленные на запросы отдельного предприятия. Сейчас только стандартных IT-профессий насчитывается порядка семнадцати, и программист – это только одна из них. Системный администратор, аналитик, специалист информационной службы, веб-дизайнер, медиа-дизайнер, технический писатель. Последний, к примеру, должен описать программу максимально доступно и интуитивно понятно. Это очень важно.

Я часто говорю своим студентам, что программисты работают с компьютерами, а айтишники – с людьми. Потому что необходимо понимание, кто будет работать в этой программе. Проще говоря, учесть особенности характера и привычки отдельной тетеньки из бухгалтерии. Еще в 90-х, когда мне приходилось, кроме работы на кафедре, заниматься другими проектами, включая свой бизнес, был случай, когда одна пожилая дама-бухгалтер упорно вместо клавиши «Enter» нажимала клавишу «Back space» и стирала все. Что только ни делали: объясняли, клеили стикеры, думали даже вообще убрать эту клавишу, но в конце концов сдались и перепрограммировали. И работа пошла.

Или вот еще случай. Устанавливали мы систему для станции переливания крови. Сделали достаточно современное решение: наладили учет, отточили отчетность. Но когда начали внедрять, увидели, что системой пользуются как-то не так, как надо. Вместо того, чтобы получать бумажный результат после введения операции, медсестры сначала записывали данные на листочке, потом вводили, перепроверяли, запускали все процессы не так, как было настроено.

Мы начали разбираться в причине. И выяснили, что люди тревожились, им не хватало прозрачности всех операций, они боялись перепутать данные, если не видели, как идет их обработка. И нам пришлось специально затормозить все процессы, допустить искажения базы данных, дублировать операции, чтобы дать возможность еще раз проверить. В результате с точки зрения программиста получилось коряво, но медикам стало работать в системе вполне комфортно.

Путь в профессию

начинался в Харьковском авиационном институте на кафедре прикладной математики. После окончания вуза я остался там работать. Моего руководителя Василия Рубанова в 1985 году пригласили в «Технолог» для создания нового направления. А позднее он пригласил нас, собрал молодую команду. Тогда все, что было связано с информационными технологиями, было несколько законспирировано. Работать мы должны были для обороны, но на базе института строительных материалов. Чтобы враги не догадались. Новое направление носило название «Автоматизация производственных процессов», потом – «Систем управления», а затем – «Техническая кибернетика». В общем, запутали и врагов, и себя. А в 2002 году я возглавил новую кафедру – информационных технологий. В 2015 году кафедра отметила свой юбилей – 16 лет. Дело в том, что на языке программирования число «16» пишется как 10 000. Мы и значки юбилейные такие сделали.

IT-отрасль развивалась так динамично, что никакие стандарты не могли бы за ней угнаться. Собственно, сейчас мало что изменилось по сравнению с 90-ми, разве что контролеров стало больше в разы. И, соответственно, отчетности прибавилось. Если раньше мы все учебные планы и программы писали в тесном сотрудничестве с производственниками, потому что именно они – будущие работодатели наших студентов, то сейчас нам сверху спускают какие-то невнятные стандарты, которые еще и меняются каждые три-четыре года. Студенты начинают учиться по одному стандарту, а заканчивают – уже по следующему.

С самого начала работы кафедры все учебные программы смотрели профессионалы, которые успешно реализовались в бизнесе. Что-то они черкали, но по большей части соглашались. Тогда тоже были требования к учебной документации, но они были разумными. Когда в 2014 году вводили вторую специальность – прикладную информатику, я уже был связан спущенными сверху стандартами. Эта регламентация не только отнимает время на заполнение никому не нужных бумаг, но еще и является реальным ограничением. Глядя на очередные стандарты, меня не покидало ощущение, что вижу в них какого-то чиновника из министерства, которому для защиты диссертации нужно внедрение этих наукообразных принципов вузовской педагогики. Иначе весь этот бред объяснить невозможно.

К сожалению, все эти изменения стандартов никак не влияют на качество образования. Они просто-напросто влекут за собой очередную порцию бумаги и еще больше отдаляют от практики, а значит, совершенно бесполезны. Современные стандарты не только устанавливают ограничения на компетенции, но и на преподавательский состав. К примеру, на кафедре должно быть не менее 60% людей с ученой степенью. Для IT-сферы – это не главное, наука в нашей сфере в России не востребована. Мы отстаем от мира минимум на десять лет. Поэтому наивно полагать, что наши ученые двигают вперед IT-отрасль. Наша задача – давать практические навыки, и для этого нужны люди «от сохи». А это, как правило, те, кто занят реальным делом, а не написанием диссертации. Хорошо, если удается совмещать. Но требовать в спускаемых стандартах, чтобы ученых было две трети, просто вредно.

Мы движемся

в плане цифровых технологий неровно и рывками. У нас есть отличные и вполне конкурентоспособные достижения на мировом уровне, например, в электронном банкинге. Учитывая, что у нас в стране такие огромные расстояния, весьма востребованы телеуслуги в области медицины, образования. Все это, конечно, зависит от проникновения сети интернет. И в этом вопросе все неоднозначно. Наша власть, по сути, стреляет себе в ногу. С одной стороны, она не может дать интернету свободно распространяться, поскольку это угрожает самой власти, с другой стороны – мы не можем на такой огромной территории развиваться без интернета. Пытаясь идти по пути цифровизации, власть рубит сук, на котором сидит.

Кстати, я – эксперт общества защиты интернета, созданного Леонидом Волковым. Это общество замеряет уровень свободы интернета, публикует ежемесячные отчеты. Я – категорический поборник свободы интернета. Конечно, наш вуз тоже был вынужден включиться в истерию цензуры сети. Есть у нас и добровольцы, которые просматривают сети на предмет терроризма и прочего. И это очень дурно пахнет. Буквально недавно на одной из конференций я поспорил с коллегами из Курска, которые утверждали, что все эти кибердружинники – хорошо, мол, они помогают выявлять подростков с суицидальными наклонностями, связывают их с психологами, предотвращают непоправимое. Но тогда и назовите эту службу киберспасатели. Дружинники всегда следили за порядком. И нам, выросшим в другой стране, это хорошо знакомо.

Я сам был комсоргом группы. Очень принципиальным, кстати. И моя жена, с которой мы познакомились в институте, до сих пор с усмешкой вспоминает, как я не принял у нее ленинский зачет. Я и в партию вступил, потому что искренне верил, что там должно быть больше хороших людей, способных менять страну к лучшему. Не скажу, что мне не в чем себя упрекнуть, но я считаю себя хорошим человеком. Я стараюсь жить в ладу с самим собой и не приемлю лицемерия.

В партию я вступил,

служа в армии. И когда я вернулся, как раз началась перестройка, создавалась демократическая платформа в КПСС, и я подумал: «Это точно мое!» Ведь если соединить демократию с идеями коммунизма – равенства, братства, каждому по способностям и по потребностям, то какую страну можно создать. Тогда секретарем парткома был Леонид Дятченко, мы пытались его избрать делегатом на всесоюзную конференцию, но он проиграл начальнику КГБ. Во время путча я без всяких условий был на стороне Ельцина.

В то время я был депутатом областного совета, и мы здесь пытались противостоять реваншу консерваторов, даже ходили к председателю КГБ и пытались выяснить, на чьей он стороне, и убедить, чтобы он воздержался от радикальных шагов. Это были очень тревожные дни. Знакомые даже советовали мне не ночевать дома. Но потом, когда наступила победа демократии, было чувство невероятной одухотворенности. Я проиграл выборы, уступив совсем немного главе администрации области – Виктору Берестовому. А когда совсем стало плохо с демократией, я полностью переключился с политической активности на профессиональную.

На мой взгляд, плохо с демократией стало, когда случилась операция «преемник» – Ельцин объявил, что устал, уходит, а на его место приходит Путин. Я о Ельцине, в целом, неплохого мнения, он многое сделал, переломил историю, но потом он предал демократию. И все же я надеюсь, что потребность в свободе в нас еще не умерла. И будет еще в нашей стране и активность политическая, и экономическая. К тому же, знаний и опыта у людей сейчас гораздо больше, чем в 90-е.

В стенах вуза я подчеркнуто аполитичен, не поддерживаю никаких разговоров о ситуации в стране, не даю никаких оценок. Если же речь об этом заходит за пределами учебного процесса, то я не скрываю своих взглядов, могу свободно комментировать в сети. Один раз я упомянул фамилию Навальный, когда мы со студентом выбирали тему диплома и в качестве одного из примеров взяли проект «РосЯма».

Мои студенты

отнеслись к моему решению с сожалением. Заходили, писали, звонили, спрашивали, что же теперь будет с кафедрой. Не скрою, мне было приятно слышать столько слов благодарности, но решение принято. Руководство я об этом предупредил еще за год до окончания контракта. К заявлению отнеслись без особого внимания, наверное, подумали, что я так, брякнул. Но я не брякал. Поступок нетипичный. Но я понял, что на этом месте я сделал все, что мог. Создал две специальности – информационные технологии и прикладная информатика в бизнесе. Запустил магистратуру, у меня много великолепных выпускников. И все сделал по максимуму. Более высокие ступени в иерархии образования мне неинтересны, потому что чем выше, тем дальше от студентов, тем больше тупой административной работы. Это мне никогда не нравилось.

Больше половины выпускников уезжает за пределы области и даже страны. Много ребят работает в таких крупных проектах, как Яндекс, Google, SAP, Amazon, IBM. Очень большой запрос на айтишников сейчас на Украине. Там на сохранившихся остатках советской математической школы и полученных свободных связях с Европой буйным цветом прорастают все новые и новые IT-компании и проекты. Сейчас, к примеру, идет повсеместная замена паспортов на пластиковые идентификационные удостоверения, куда зашита электронная подпись. И это дошло уже до каждого.

У меня два сына. Младший – врач. Работает в Эквадоре. Старший – тоже электроник. Работает в Москве. Абсолютно свободное поколение. Меня тоже манят новые возможности. Пенсию нам беспардонно отсрочили. Но я и не считаю, что пенсионер может руководить IT-кафедрой. Это все-таки передовые вещи, которые должны постигать молодые. Моему заму, который скоро возглавит кафедру, нет еще сорока. В моих планах было заняться в России новыми проектами, но что-то пока не складывается. Поэтому возрастает вероятность, что я поеду в Эквадор, куда меня пригласили преподавать в университете. У меня свободный английский, и последние три года занимаюсь испанским.

***

Внутренняя свобода

рано или поздно приводит, на первый взгляд, к неожиданным поступкам. Впрочем, для людей, привычных к родной колее, бывает недостаточно и второго взгляда. Они вообще не понимают эти беспокойные сердца, которым все чего-то не хватает. Поэтому одни похожи на Марианскую впадину, а другие – на пересохший ручей, уютно заросший камышом. Жаль только, что эти глубокие люди, готовые неустанно делиться своими знаниями, опытом, создавать что-то новое, бесстрашно пускаться по нехоженому пути, все чаще становятся невостребованными. Пока власти нужны не умные, а верные, первые так и будут уезжать туда, где ценится жизнь с присущей ей изменчивостью и динамикой перемен. Да и стабильность слабо сочетается с информационными технологиями. Пора бы уже выбрать, наконец, между рывком в будущее и сползанием в прошлое. И выбор этот сделать придется нам самим.